Форум » » Цесаревич и великий князь Николай Александрович - Никса. » Ответить
Цесаревич и великий князь Николай Александрович - Никса.
kantor: Никса, как просто называли его в кругу близких. Умный и талантливый молодой человек, которому по случаю злого рока, не суждено было войти в историю под именем Николая II.... Никола́й Алекса́ндрович Романов (8 (20) сентября 1843, Царское Село, близ Санкт-Петербурга — 12 (24) апреля 1865, Ницца, Франция) — Его Императорское Высочество Наследник Цесаревич и Великий Князь, старший сын императора Александра II, атаман всех казачьих войск, генерал-майор Свиты Его Величества, канцлер Гельсингфорсского университета. При использовании любого материла с нашего форума, пожалуйста оставляйте ссылку на него. http://kantor.forum24.ru/
Кантор: Иван пишет: Разве это на пером снимке Никса? Мария пишет: Вот и у меня тот же вопрос, разве это Никса? Екатерина Долгорукая пишет: что - то я тоже мало верю, что это Никса. Кардинал пишет: Вот и у меня вопрос, разве это Николай? Леди Дождя пишет: Однозначно - это не Никса... Нет мои дорогие это Никса уже, когда был больной.
Мария: Кантор пишет: Нет мои дорогие это Никса уже, когда был больной. Кантор, а ты ничего не путаешь?
Кантор: Мария пишет: Кантор, а ты ничего не путаешь? Маша, ничего я не путаю и для примера сейчас размещу еще несколько фото.
Кантор:
Мария: Так тут ясно видно, что это он, а на той фотографии вообще кто - то левый.
Екатерина Долгорукая: Мария пишет: Так тут ясно видно, что это он, а на той фотографии вообще кто - то левый. Я тоже считаю, что на том снимке явно не Никса.
Александр II: Что - то не похож....
Кантор: Присмотритесь лучше, видно же, что это Никса. Просто на перовой фотографии его взяли немного в другом ракурсе и потому всем кажется, что это не он.
Никса: Не он это.
Граф: Сам уже с вами запутался, кто есть кто. Я брал это фото отсюда
Кантор: Наставник Великого князя Николая Александровича, академик Яков Грот писал о нем так: "Будущий Наследник обещает чрезвычайно много. Наружность у него приятная. В лице его много сходства с отцом и отчасти с дедом. Черты лица у него правильные и гармонические, глаза голубые с большой живостью, светлые волосы, коротко остриженные. Нрав Николая Александровича веселый, приветливый, кроткий и послушный. Для своих лет он уже довольно много знает, и ум его развит. Способности у него блестящие, понятливость необыкновенная, превосходное соображение и много любознательности" В семье его очень любили и называли по-домашнему просто — Никса. Что касается общеобразовательных предметов, то в них один Николай Александрович демонстрировал блестящие успехи (ему, впрочем, как наследнику престола уделялось и больше внимания), а вот младшие братья учились посредственно. Александр Александрович сравнительно неплохо занимался на уроках Закона Божия и Русской истории, проявлял живой интерес к естествознанию, но иностранные языки ему давались очень тяжело. Воспитателям приходилось идти на разные уловки, чтобы развить языковые навыки у своих подопечных. Так, воспитатель Алексея Александровича К.Н.Посьет сообщал в своём донесении Александру II от 10 октября 1859 г.: "С сегодняшнего обеда положено: за столом говорить не иначе, как по-французски или по-немецки, и это предложение оживлено другим постановлением, состоявшим в том, чтобы всякий провинившийся против этого правила вносил пятачок в кассу, собираемую для бедных. На первый раз говорили только Николай Александрович и Александр Александрович, Владимир Александрович сказал два слова, а Алексей Александрович промолчал весь обед..." Кроме того, Николай отличался весьма крепкими политическими принципами, которые позволили ему устоять на почве "православия, самодержавия и народности" перед всякого рода либеральными влияниями. А эти влияния продолжались и после скандального удаления Кавелина. Так, приглашённый преподавать наследнику западноевропейскую историю М.М.Стасюлевич внушал ему, что Великая французская революция 1789 г. являлась "спасением не только для Франции, но и для человечества вообще". Не по годам раннее умственное и моральное развитие Николая удивляло и даже пугало его наставников и учителей. Ответственный за его воспитание граф С.Г.Строганов как-то в начале 1865 г. в разговоре с профессором Б.Н.Чичериным, преподававшим наследнику законоведение, спросил: "А как вы полагаете, Борис Николаевич, ведь Николай Александрович по уму перещеголял нас с вами?" Чичерин рассмеялся: "Да неужели, граф, вы только сегодня заметили это? Дайте этому юноше то, что мы приобрели годами, опытностью и начитанностью: это был бы гений".
Кантор: Другой его наставник (правда, уже самозванный), князь Н.А.Орлов, будучи русским послом в Брюсселе, регулярно присылал оттуда очередные номера издаваемых Герценом "Колокола" и "Полярной звезды" наследнику, чтоб тот "просвещался". Причём Орлов, подобно тому же Герцену, выставлял себя большим патриотом, ругал "русских немцев". Во время польского восстания этот "полномочный представитель Российской империи" запросто встречался с Бакуниным, который просил его походатайствовать перед царём об облегчении участи сосланных в Сибирь польских революционеров. Остаётся загадкой лишь то, как могло случиться, что человек с подобными взглядами в течение десятилетий занимал важнейшие дипломатические посты в Вене, Париже, Лондоне, да ещё напрягался играть роль советчика и покровителя наследника русского престола!.. Цесаревич, впрочем, мало поддавался таким влияниям, и несмотря на все усилия обратить его в "либеральную веру", он оставался отнюдь не чужд очень многих "русских предрассудков", и для него по-прежнему его дед и тёзка император Николай I являлся идеалом государственного мужа и примером для подражания. Близко знавший его В.П.Мещерский отмечал, что "взгляды Цесаревича на русские вопросы всегда отражали в нём такой образ мыслей, где никогда не звучал ни один диссонанс, где никогда не слышалось ни сомнения, ни шаткости, ни влияния тогда сильного космополитизма". Осенью 1864 года в откровенном разговоре с Мещерским Николай Александрович так излагал своё политическое credo : "Некоторые говорят, что людей создаёт конституционный образ правления. Я об этом не раз думал и кое с кем разговаривал. По-моему, вряд ли это верно... Посмотрите век Екатерины... Ведь это был век, богатейший людьми, — не только у нас, но сравнительно во всей Европе. Возьмите николаевскую эпоху... Сколько людей замечательных он вокруг себя создал... Во всяком случае это доказывает, что форма правления тут ни при чём. Это моё твёрдое убеждение, и я надеюсь, что никто меня в этом отношении не разубедит. Мне представляется, что неограниченный монарх может гораздо более сделать блага для своего народа, чем ограниченный, потому что в каждой палате гораздо более интересов личных и партийных, чем может их быть в самодержавном государе..." Крепкий в религиозных и нравственных воззрениях, весьма зрелый — в политических, блиставший равно умом и образованием, Николай был не пререкаемым авторитетом для родных и двоюродных братьев во всех отношениях. Николай, поставленный волею Провидения в то исключительное положение, каковым являлось положение наследника русского престола, окружённый не столько людьми, сколько будущими подданными, несомненно, испытывал настоятельную потребность в простоте, естественности и равенстве отношений, только и могущих быть основой настоящей духовной близости между людьми. В возрасте 17 лет великий князь упал с лошади и повредил себе позвоночник. По другой версии, во время игры с двоюродными братьями цесаревич ушибся об острый угол мраморной мебели. Ни родители, ни врачи не придали тогда этому факту должного внимания.
Кантор: Знакомство с Дагмарой. Летом 1864 года наследник российского престола приехал в Данию с единственной целью: познакомиться с датской принцессой Дагмарой, которая очень понравилась его отцу. При первом же знакомстве Дагмара, или, как ее называли, Минни (маленькая), произвела неотразимое впечатление на молодого князя. Восхищенный, он писал матери: "...Если бы Ты знала, как я счастлив: я влюбился в Dagmar. Не бойся, что это так скоро, я помню твои советы и не могу решиться скоро. Но как же мне не быть счастливым, когда сердце говорит мне, что я люблю ее, люблю горячо... Как мне описать ее. Она так симпатична, проста, умна, весела и вместе застенчива. Она гораздо лучше портретов, которые мы видели до сих пор. Глаза ее говорят за нее: такие добрые, умные, бойкие глаза". Осенью 1864 года в жизни Николая произошла важное событие: он был помолвлен с дочерью датского короля принцессой Дагмарой. Брат Саша одним из первых поздравил его с счастливым поворотом судьбы. "Душка Никса, — писал он из Дармштадта 19 сентября, — поздравляю тебя от всей души и твою милую невесту, хотя, к сожалению, её не знаю... Мама и Папа так счастливы и довольны. — Теперь ты меня совсем забудешь, но я всё-таки надеюсь, что иногда ты будешь вспоминать о твоём старом и верном друге Саше!.." В один из дней цесаревич вновь почувствовал резкую боль в спине. Это был уже третий болевой приступ с того рокового падения, но на этот раз боль была гораздо сильнее. Но опять никто не придал этому значения. Уже на следующий день с семи утра до шести часов вечера цесаревич верхом сопровождал своего отца в Потсдам на военные маневры. 15 сентября 1864 года великий князь возвратился в Копенгаген. На следующий день состоялось объяснение между цесаревичем и Дагмара. Датская принцесса согласилась стать его женой. Так рассказывал Николай брату Саше о помолвке: "Ты знаешь, что я ехал туда не вполне уверенный в успехе, — писал он из Нюрнберга 10 октября 1864 г. — Встретили меня отлично, и Dagmar была со мною, как со старым знакомым, хотя и находилась в некотором смущении... На второй день утром король Христиан IX спросил меня, желаю ли я, чтобы он говорил дочери о цели моей второй поездки, или хочу ли я сам с нею объясниться. Я отвечал, что предпочитаю последнее и с его разрешения буду говорить с Dagmar ... Тут вышли в сад королева и Dagmar , мы пошли вместе ходить... Как-то незаметно мы очутились рядом, прочие шли впереди и нарочно не оглядывались. Мне кажется, что в эту минуту я желал провалиться сквозь землю; перед этим мне было холодно, теперь я горел, как летом. Мало-помалу я стал вести откровенный разговор, потом всё яснее и яснее и, наконец, слово за словом, выговорил, что было на душе. Надо было видеть, что сделалось тогда с Dagmar : сначала она была бледна, как полотно, слова как будто замирали у неё на губах. Когда же я проговорил своё несмелое последнее слово, она вспыхнула, повернулась ко мне, взяла меня за руку и притянула к себе — мы в первый раз поцеловались. Щёки её горели, а глаза говорили то, что она чувствовала. Мы были счастливы в эту минуту, гора свалилась с плеч. Теперь мы, не краснея, могли сказать, что любим друг друга. Сейчас догнали мы остальную компанию с радостною вестью, что дело решено. Все обнялись, и я тут же от души поблагодарил Бога и просил Его благословить доброе начало. Как сумасшедший, прибежал я наверх к себе, позвал Д.Б.[Рихтера], и мы крепко обнялись и поцеловались..." Цесаревич решил сделать предложение датской принцессе и немедленно отправился в Дармштадт, где в августе 1864 года находились его родители. Выбор сына их обрадовал. Дания и Россия были заинтересованы в этом брачном союзе. Датское королевство надеялось, что великая держава поможет умерить аппетиты Пруссии в отношении Дании. Россия же хотела, чтобы вход в Балтийское море и выход из него оставались свободными, а проливы Эресунн и Большой и Малый Бельт находились под контролем Дании.
Кантор: Молодая пара была счастлива. Часами Минни и Никса бродили по огромному тенистому парку, совершали лодочные прогулки, сидели и долго-долго беседовали в тени вековых буков. Русский князь рассказывал невесте о своей родине. Ему очень хотелось, чтобы со временем Дагмара полюбила ее. Он писал своему отцу: "Ближе знакомясь друг с другом, я с каждым днем более и более ее люблю, сильнее к ней привязываюсь. Конечно, найду в ней свое счастье; прошу Бога, чтобы она привязалась к новому своему Отечеству и полюбила его так же горячо, как мы любим нашу милую Родину. Когда она узнает Россию, то увидит, что ее нельзя не любить. Всякий любит свое Отечество, но мы, русские, любим его по-своему, теплее и глубже, потому что с этим связано высокорелигиозное чувство, которого нет у иностранцев и которым мы справедливо гордимся. Пока будет в России это чувство к Родине, мы будем сильны". Было объявлено о помолвке. Дагмара получила от цесаревича в подарок жемчужное ожерелье. Свадьбу решено было отложить до его дня рождения — 8 сентября. Помолвка с Минни стала последней радостью в жизни Николая. Той же осенью его болезнь резко обострилась, он был вынужден остаться за границей на зиму. Усиленная терапия не приносила облегчения бедному цесаревичу, и он быстро угасал. В эти последние месяцы только мысли о невесте и любимом брате скрашивали его существование. "Если бы ты знал, — писал Николай Александрович брату Саше 21 октября 1864 г., — как хорошо быть действительно влюблённым и знать, что тебя любят тоже. Грустно быть так долго в разлуке с моей милой Минни, моей душкою маленькою невестою. Если бы ты её увидел и узнал, то, верно, бы полюбил, как сестру. Я ношу медальон с её портретом и локоном её тёмных волос. Мы часто друг другу пишем, и я часто вижу её во сне. Как мы горячо целовались, прощаясь, — до сих пор чудятся иногда эти поцелуи любви! Хорошо было тогда, скучно теперь — вдали от милой подруги... Желаю тебе от души так же любить и быть любиму..."
Кантор: Смерть наследника Полный радостных эмоций, цесаревич направился к матери в Италию. Но по дороге он почувствовал резкую боль в спине. В области позвоночника появляется большая опухоль. Врачи ставят диагноз "нарыв в спинных мышцах". Сам цесаревич считает, что у него сильное люмбаго. Болезнь прогрессирует, но врачи не могут прийти к единому мнению о ее причинах. В апреле состояние больного резко ухудшилось, он стал жаловаться на боль в глазах, тошноту, рвоту. Император принимает решение: срочно выехать в Италию к сыну. Позже, при вскрытии выяснится, что у наследника был остеит позвонков с образованием нарыва, который привел к смерти от туберкулезного менингита. Священник Прилежаев был поражен необыкновенным мужеством умирающего. Несмотря на терзавшие его страшные боли, он был спокоен и умиротворен. Священник неоднократно повторял: "Этот молодой человек — святой". "Наследник, — сообщала в Москву фрейлина императрицы, — скончался сего дня в 1 ч. ночи, и я чувствую себя до того поражённою, как будто мы и не проводили целой недели в тоске, постоянно колеблясь между надеждой и отчаянием, снова надеясь при малейшем утешительном признаке. В среду 17 апреля утром доктора произнесли смертный приговор; в среду же вечером наступило настолько явное улучшение, что они объявили его спасённым, и у них хватило жестокости сказать это матери. Ночь на четверг прошла ужасно тревожно, а к утру было новое излияние в мозгу. Весь четверг он бредил, хотя узнавал подходивших к его постели, особенно мать, которую, наконец, убедили оставаться при нём. В пятницу, к утру, он задремал и спал весь день... Доктора снова начали надеяться. В субботу приехал Государь с сыновьями Владимиром и Алексеем (Александр приехал ещё в четверг) и с несчастной Маленькой Невестой, с которой они встретились в Дижоне. Она имеет вид пятнадцатилетнего ребёнка, очень юное и нежное создание, с прелестным маленьким личиком, очарование которого составляют прелестные большие чёрные глаза, говорящие душе. Суббота прошла очень беспокойно, мысли путались всё больше и больше; с вечера пятницы он уже не спал. Он увидел отца и узнал его, но смутно, не сделав замечаний по поводу его приезда, как человек, воспринимающий ещё впечатления, но не имеющий уже понятий. К вечеру он успокоился. Императрица пошла спать, приказав себя разбудить в 4 часа, т.к. Гартман предполагал, что в этот именно час могло быть плохо. В самом деле, только что она подошла к нему, как к больному вдруг вернулось полное сознание. Он начал целовать ей руки, целуя отдельно каждый палец, как делал это всегда, и сказал ей: "Прощай, Ма; жаль мне тебя, бедная Мамаша!" Гартману, подошедшему в это время, он сказал: "Прощайте, прощайте", — и, показывая на мать: "Берегите её хорошенько". Позвали Государя. На этот раз он узнал его, бросился к нему на шею и долго держал его в своих объятиях, потом он целовал ему руки и каждый палец. Подошёл к нему брат Александр. Тогда он сказал отцу: "Вот это славный человек — береги его!.." Тем временем вошла Маленькая Невеста. Ему сказали об её приходе. Тотчас лицо его озарилось радостью; он долго обнимал её, покрывая поцелуями и повторяя: "Моя милая, душка моя, Ангел мой!" Потом он сказал отцу: "Не правда ли, какая она милая!" Его спросили, не хочет ли он приобщиться, на что он с радостью согласился. Уже не мог он исповедаться, но пока говорили молитву, он схватил епитрахиль и приложил её к сердцу... Когда читали молитву после причастия, бедное лицо умирающего было залито слезами и светилось радостью; священник уверял, что никогда не видел у умирающих столь сияющего счастьем лица. Он долго ещё держал в объятиях свою невесту. Отец и мать благословили его, а потом повернулись, чтобы благословить сына, следующего за ним, который стоял тут же, подавленный горем, т.к. этого брата он любил больше всего на свете. После причастия Наследник сделал всем присутствовавшим знак рукой и несколько раз повторил очень громким голосом: "Прощайте, прощайте, прощайте!" Мало-помалу его мысли начали путаться. Я услыхала, как он ещё раз сказал: "Извините меня все", — а потом: "Слава Отцу, и Сыну, и Святому Духу!" Это происходило в 9 ч. утра, после чего он говорил всё меньше и меньше, слова были всё более бессвязны; два раза он засыпал. У докторов оставалась ещё маленькая надежда спасти его, и я верила, что Бог сотворит чудо и отдаст нам его по нашим неотступным молитвам. Должно быть, мы очень нагрешили перед Богом, если столь горячие молитвы всей России не могли дойти до Него. В три часа нас в первый раз позвали к чтению отходной. Молились долго... В 7 1/2 ч. началась настоящая агония; умирающий уже не видел и не слышал, но страшно стонал... Борьба смерти с такой жизненностью и молодостью была прямо страшна. Мы все были при этом. У изголовья больного стояла Императрица, в его ногах — Государь, а по бокам постели — в.к. Александр и Маленькая Невеста, держа каждый руку умирающего... Четыре раза принимались читать отходную. Не говорю тебе ничего об Императрице, я не в состоянии говорить о ней. Этот сын был её радостью, гордостью, всем для неё!.. Мучения длились шесть часов; стоны делались всё более мучительными. Мы молили Бога послать ему освобождение. Наконец начался хрип, который длился не менее часа. Когда он скончался, Императрица, Государь, невеста и все братья с криками припали к телу, и это была такая минута... Не могу сказать тебе, какую мучительную жалость испытываешь при виде этого неслыханного горя, осложнённого столькими самыми трагическими обстоятельствами, ещё более его усиливающими. Эта отдалённость от нашей родины, роскошная весна среди ужасных сцен скорби. Эта пасхальная неделя, обыкновенно столь радостная, эти отвергнутые горячие мольбы! Не чувствуешь больше милосердия Божия, а только его страшный гнев..." Скончался 12 апреля 1865 г. в Ницце, после продолжительной болезни. Смерть его вызвала следующие слова одного из бывших его преподавателей: "мы оплакиваем в эти минуты смерть, из которой заключались тысячи смертей: умирал не только человек, умирала юность, умирала красота, умирала первая едва вспыхнувшая любовь, умирали надежды миллионов добрых людей, умирал идеал высокого, справедливого, благородного". Погребен 28 августа 1865 г. в Санкт-Петербурге в Петропавловском соборе.
полная версия страницы